Как пишут статьи про новорожденных и имена.

Предыдущим постом навеяло. Это Сергей Довлатов "Компромиссы".

"Материалы готовят все отделы редакции. Есть задание и для вас. А именно. По данным статистического бюро,в городе около четырехсот тысяч жителей. Цифра эта до некоторой степени условна. Несколько условна и сама черта города. Так вот. Мы посовещались и решили. Четырехсоттысячный житель Таллинна должен родиться в канун юбилея.

     - Что-то я не совсем понимаю.
     -   Идете  в  родильный  дом.   Дожидаетесь   первого   новорожденного.
Записываете  параметры.  Опрашиваете  счастливых родителей.  Врача,  который
принимал роды. Естественно, делаете снимки. Репортаж идет в юбилейный номер.
Гонорар (вам, я знаю, это не безразлично) двойной.
     - С этого бы и начинали.
     - Меркантилизм - одна из ваших неприятных черт, - сказал Туронок.
     - Долги, - говорю, - алименты...
     - Пьете много.
     - И это бывает.
     -  Короче. Общий смысл таков. Родился счастливый человек. Я бы даже так
выразился - человек, обреченный на счастье!
     Эта глупая фраза так понравилась редактору, что он выкрикнул ее дважды.
     - Человек, обреченный на счастье! По-моему, неплохо. Может, попробовать
в качестве заголовка? "Человек, обреченный на счастье"...
     - Там видно будет, - говорю.
     - И запомните. - Туронок встал, кончая разговор, - младенец должен быть
публикабельным.
     - То есть?
     - То есть  полноценным. Ничего  ущербного,  мрачного. Никаких кесаревых
сечений.  Никаких  матерей-одиночек.  Полный  комплект родителей.  Здоровый,
социально полноценный мальчик.
     - Обязательно - мальчик?
     - Да, мальчик как-то символичнее.
     -  Генрих Францевич,  что  касается  снимков...  Учтите,  новорожденные
бывают так себе...
     - Выберите лучшего. Подождите, время есть.
     - Месяца четыре  ждать придется.  Раньше он вряд ли  на человека  будет
похож. А кому и пятидесяти лет мало...
     -  Слушайте, - рассердился Туронок,  - не  занимайтесь  демагогией! Вам
дано задание.  Материал  должен  быть  готов к  среде.  Вы  профессиональный
журналист... Зачем мы теряем время?..
     И правда, думаю, зачем?.."

"

Сел  в автобус, поехал на улицу Карла  Маркса.  В  автобусе  неожиданно
задремал. Через минуту проснулся с головной болью. Пересекая холл родильного
дома, мельком увидел  себя в зеркале и отвернулся... Навстречу шла женщина в
белом халате.
     - Посторонним сюда нельзя.
     - А потусторонним, - спрашиваю, - можно?
     Медсестра  замерла  в  недоумении.  Я  сунул  ей  редакционную  книжку.
Поднялся  на  второй  этаж.  На   лестничной   площадке  курили  женщины   в
бесформенных халатах.
     - Как разыскать главного врача?
     - Выше, напротив лифта.
     Напротив  лифта  -  значит, скромный  человек. Напротив лифта  - шумно,
двери хлопают...
     Захожу.  Эстонец  лет  шестидесяти  делает  перед  раскрытой  форточкой
гимнастику.
     Эстонцев  я  отличаю  сразу  же   и  безошибочно.   Ничего  крикливого,
размашистого в облике. Неизменный галстук  и  складка на  брюках. Бедноватая
линия подбородка и спокойное выражение  глаз. Да и какой русский будет  тебе
делать гимнастику в одиночестве... Протягиваю удостоверение.
     - Доктор Михкель Теппе. Садитесь. Чем могу быть полезен?
     Я  изложил суть  дела.  Доктор  не удивился.  Вообще, что бы ни затеяла
пресса, рядового читателя удивить трудно. Ко всему привыкли...
     - Думаю, это несложно, - произнес Теппе, - клиника огромная.
     - Вам сообщают о каждом новорожденном?
     - Я могу распорядиться.
     Он снял трубку. Что-то сказал по-эстонски. Затем обратился ко мне:
     - Интересуетесь, как проходят роды?
     - Боже упаси! Мне бы записать данные, взглянуть на ребенка и поговорить
с отцом.
     Доктор снова позвонил. Еще раз что-то сказал по-эстонски.
     - Тут одна рожает. Я позвоню через несколько минут. Надеюсь, все  будет
хорошо. Здоровая мать... Такая полная блондинка, - отвлекся доктор.
     - Вы-то, - говорю, - сами женаты?
     - Конечно.
     - И дети есть?
     - Сын.
     - Не задумывались, что его ожидает?
     -  А что мне  думать? Я прекрасно знаю,  что его ожидает.  Его  ожидает
лагерь строгого режима. Я беседовал с адвокатом. Уже и подписку взяли...
     Теппе  говорил спокойно  и  просто.  Как  будто  речь  шла о  заурядном
положительном явлении.
     Я понизил голос, спросил доверительно и конспиративно:
     - Дело Солдатова?
     - Что? - не понял доктор.
     - Ваш сын - деятель эстонского возрождения?
     - Мой сын, - отчеканил Теппе,  - фарцовщик и пьяница. И я  могу быть за
него относительно спокоен, лишь когда его держат в тюрьме...
     Мы помолчали.
     - Когда-то я работал фельдшером на островах. Затем сражался в эстонском
корпусе.  Добился  высокого положения.  Не  знаю, как это вышло.  Я и мать -
положительные люди, а сын - отрицательный...
     - Неплохо бы и его выслушать.
     - Слушать его невозможно. Говорю  ему: "Юра, за что ты меня презираешь?
Я всего добился упорным трудом. У меня была нелегкая жизнь. Сейчас я занимаю
высокое  положение.  Как  ты  думаешь,  почему  меня,  скромного  фельдшера,
назначили  главным врачом?.." А  он и отвечает: "Потому что всех твоих умных
коллег расстреляли..." Как будто это я их расстрелял...
     Зазвонил телефон.
     - У аппарата, - выговорил Теппе, - отлично. Затем перешел на эстонский.
Речь шла о сантиметрах и килограммах.
     -  Ну,  вот,  - сказал  он, - родила из девятой палаты. Четыре двести и
пятьдесят восемь сантиметров. Хотите взглянуть?
     - Это не обязательно. Дети все на одно лицо...
     - Фамилия матери - Окас. Хилья Окас.  Тысяча девятьсот сорок шестой год
рождения. Нормировщица с "Пунанэ рэт". Отец - Магабча...
     - Что значит - Магабча?
     - Фамилия такая. Он из Эфиопии. В мореходной школе учится.
     - Черный?
     - Я бы сказал - шоколадный.
     - Слушайте, - говорю, - это любопытно. Вырисовывается интернационализм.
Дружба народов... Они зарегистрированы?
     - Разумеется. Он ей  каждый день  записки пишет. И подписывается: "Твой
соевый батончик".
     - Разрешите мне позвонить?

     - Сделайте одолжение. Звоню в редакцию. Подходит Туронок.
     - Слушаю вас... Туронок.
     - Генрих Францевич, только что родился мальчик.
     - В чем дело? Кто говорит?
     - Это Довлатов. Из родильного дома. Вы мне задание дали...
     - А, помню, помню.
     - Так  вот,  родился мальчик.  Большой,  здоровый...  Пятьдесят  восемь
сантиметров. Вес - четыре двести... Отец - эфиоп.
     Возникла тягостная пауза.
     - Не понял. - сказал Туронок.
     - Эфиоп,  - говорю, - родом  из Эфиопии... Учится  здесь... Марксист, -
зачем-то добавил я.
     - Вы пьяны? - резко спросил Туронок.
     - Откуда?! Я же на задании.
     - На  задании... Когда вас  это останавливало?! Кто  в  декабре облевал
районный партактив?..
     - Генрих францевич,  мне неловко подолгу занимать телефон... Только что
родился мальчик. Его отец - дружественный нам эфиоп.
     - Вы хотите сказать - черный?
     - Шоколадный.
     - То есть - негр?
     - Естественно.
     - Что же тут естественного?
     - По-вашему, эфиоп не человек?
     - Довлатов,  - исполненным муки голосом произнес Туронок, - Довлатов, я
вас  уволю...  За  попытки дискредитировать все самое  лучшее...  Оставьте в
покое своего засранного эфиопа! Дождитесь нормального -  вы слышите меня?  -
нормального человеческого ребенка!..
     - Ладно, - говорю, - я ведь только спросил...
     Раздались частые гудки. Теппе сочувственно поглядел на меня.
     - Не подходит, - говорю.
     - У меня сразу же возникли сомнения, но я промолчал.
     - А, ладно...
     - Хотите кофе?
     Он достал из шкафа коричневую банку. Снова раздался звонок. Теппе долго
говорил по-эстонски. Видно, речь шла о деле, меня не  касающемся. Я дождался
конца разговора и неожиданно спросил:
     - Можно поспать у вас за ширмой?
     - Конечно, - не удивился Теппе. - Хотите моим плащом воспользоваться?
     - И так сойдет.
     Я снял  ботинки и улегся. Нужно  было  сосредоточиться.  Иначе  контуры
действительности  безнадежно  расплывались.  Я  вдруг  увидел  себя  издали,
растерянным и нелепым. Кто я? Зачем здесь  нахожусь? Почему лежу за ширмой в
ожидании  бог знает чего? И  как глупо сложилась жизнь!.. Когда я проснулся,
надо мной стоял Теппе.
     - Извините, потревожил... Только что родила ваша знакомая.
     "Марина!"  - с  легким ужасом  подумал  я.  (Все знают,  что ужас можно
испытывать в едва ощутимой степени.) Затем, отогнав безумную мысль, спросил:
     - То есть как - знакомая?
     - Журналистка из молодежной газеты - Румянцева.
     - А, Лена, жена Бори Штейна. Действительно, ее с мая не видно...
     - Пять минут назад она родила.
     - Это  любопытно. Редактор будет счастлив. Отец  ребенка -  известный в
Таллинне поэт. Мать - журналистка. Оба - партийные. Штейн напишет балладу по
такому случаю...
     - Очень рад за вас.
     Я позвонил Штейну.
     - Здорово, - говорю, - тебя можно поздравить.
     - Рано. Ответ будет в среду.
     - Какой ответ?
     -  Поеду  я  в Швецию  или  не  поеду. Говорят  -  нет  опыта поездок в
капстраны. А где взять опыт, если не пускают?.. Ты бывал в капстранах?
     - Нет. Меня и в соц-то не пустили. Я в Болгарию подавал...
     - А я даже в Югославии был. Югославия - почти что кап...
     - Я звоню из клиники. У тебя сын родился.
     - Мать твою! - воскликнул Штейн. - Мать твою!..
     Теппе протянул мне листок с каракулями.
     -  Рост,  -  говорю,  -  пятьдесят  шесть,  вес  -  три девятьсот. Лена
чувствует себя нормально.
     - Мать твою, - не унимался Штейн, - сейчас приеду. Такси возьму.
     Теперь нужно было вызвать фотографа.
     - Звоните, звоните, - сказал Теппе.
     Я позвонил Жбанкову. Трубку взяла Лера.
     - Михаил Владимирович нездоров, - сказала она.
     - Пьяный, что ли? - спрашиваю.
     - Как свинья. Это ты его напоил?
     - Ничего подобного. И вообще, я на работе.
     - Ну, прости.
     Звоню Малкизлю.
     -  Приезжай, ребенка  сфотографировать в юбилейный номер. У Штейна  сын
родился. Гонорар, между прочим, двойной...
     - Ты хочешь об этом ребенке писать?
     - А что?
     -  А то,  что Штейн -  еврей.  А  каждого еврея нужно согласовывать. Ты
фантастически наивен, Серж.
     - Я писал о Каплане и не согласовывал.
     - Ты еще скажи о  Гликмане. Каплан - член Сюро обкома. О нем двести раз
писали. Ты Каплана со Штейном не равняй...
     - Я и не равняю. Штейн куда симпатичнее.
     - Тем хуже для него.
     - Ясно. Спасибо, что предупредил.
     Говорю Теппе:
     - Оказывается, и Штейн не подходит.
     - У меня были сомнения.
     - А кто меня, спрашивается, разбудил?
     - Я разбудил. Но сомнения у меня были.
     - Что же делать?
     - Скоро еще одна родит. А может, уже родила. Я сейчас позвоню.
     - А я выйду, прогуляюсь.

     В унылом больничном сквере разгуливали кошки. Резко скрипели облетевшие
черные  тополя.  Худой,  сутулый  юноша,  грохоча,  катил  телегу  с  баком.
Застиранный голубой халат делал его похожим на старуху.
     Из-за поворота вышел Штейн.
     - Ну, поздравляю.
     -   Спасибо,  дед,  спасибо.  Только  что  Ленке  передачу  отправил...
Состояние какое-то необыкновенное! Надо бы выпить по этому случаю.
     "Выпьешь, - думаю, - с тобой... Одно расстройство".
     Я не хотел его огорчать. Не стал говорить, что его ребенок  забракован.
Но Штейн уже был в курсе дела.
     - Юбилейный материал готовишь?
     - Пытаюсь.
     - Хочешь нас прославить?
     - Видишь  ли, - говорю,  -  тут нужна рабоче-крестьянская семья. А вы -
интеллигенты...
     - Жаль. А я уже стих написал в такси. Конец такой:
     На  фабриках, в  жерлах забоев. На  дальних  планетах иных  - Четыреста
тысяч героев, И первенец мой среди них!
     Я сказал:
     - Какой же это первенец? У тебя есть взрослая дочь.
     - От первого брака.
     - А, - говорю, - тогда нормально.
     Штейн подумал и вдруг сказал:
     - Значит, антисемитизм все-таки существует?
     - Похоже на то.
     - Как это могло появиться у нас? У нас в стране, где, казалось бы...
     Я перебил его:
     - В стране, где  основного мертвеца еще не похоронили... Само  название
которой лживо...
     - По-твоему, все - ложь!
     - Ложь в моей  журналистике и  в  твоих паршивых стишках! Где ты  видел
эстонца в космосе?
     - Это же метафора.
     - Метафора... У лжи десятки таких подпольных кличек!
     - Можно  подумать, один  ты  - честный. А кто  целую повесть  написал о
БАМе? Кто прославлял чекиста Тимофеева?
     - Брошу я это дело. Увидишь, брошу...
     - Тогда и не упрекай других.
     - Не сердись.
     - Черт, настроение испортил... Будь здоров.
     Теппе встретил меня на пороге.
     - Кузина  родила из шестой палаты.  Вот данные. Сама  эстонка, водитель
автокары.  Муж  -  токарь  на судостроительном заводе,  русский,  член КПСС.
Ребенок в пределах нормы.
     - Слава Богу, кажется, подходит. Позвоню на всякий случай.
     Туронок сказал:
     - Вот и отлично. Договоритесь, чтобы ребенка назвали Лембитом.
     -  Генрих францевич, - взмолился  я, -  кто  же  назовет своего ребенка
Лембитом! Уж очень старомодно. Из фольклора...
     -  Пусть  назовут. Какая  им  разница?!  Лембит хорошо,  мужественно  и
символично звучит... В юбилейном номере это будет смотреться.
     - Вы могли бы назвать своего ребенка - Вовой? Или Микулой?
     -  Не занимайтесь демагогией. Вам дано задание. К среде материал должен
быть готов. Откажутся назвать Лембитом - посулите им денег.
     - Сколько?
     - Рублей двадцать пять. Фотографа я пришлю. Как фамилия новорожденного?
     - Кузин. Шестая палата.
     - Лембит Кузин. Прекрасно звучит. Действуйте. Я спросил у Теппе:
     - Как найти отца?
     - А вон. Под окнами сидит на газоне. Я спустился вниз.
     - Але, - говорю, - вы Кузин?
     - Кузин-то Кузин, - сказал он, - а что толку?!
     Видимо, настрой у товарища Кузина был философский.
     - Разрешите, - говорю, - вас поздравить. Ваш ребенок оказался 400 000-м
жителем нашего города. Сам я из редакции. Хочу написать о вашей семье.
     - Чего писать-то?
     - Ну, о вашей жизни...
     -  А  что,  живем неплохо... Трудимся,  как положено... Расширяем  свой
кругозор... Пользуемся авторитетом...
     - Надо бы куда-то зайти, побеседовать.
     - В смысле - поддать? - оживился Кузин.
     Это был  высокий  человек  с гранитным подбородком и детскими невинными
ресницами. Живо поднялся с газона, отряхнул колени.
     Мы направились в "Космос", сели у окна. Зал еще не был переполнен.
     - Денег - восемь рублей, - сказал Кузин. - плюс живая бутылка отравы.
     Он достал из  портфеля бутылку  кубинского  рома.  Замаскировал оконной
портьерой. 
- Возьмем для понта граммов триста?
     - И пива, - говорю, - если холодное...
     Мы заказали триста граммов водки, два салата и по котлете.
     - Нарезик копченый желаете? - спросил официант.
     - Отдохнешь! - реагировал Кузин.
     В  зале было  пустынно. На возвышении расположились четверо музыкантов.
Рояль, гитара, контрабас и ударные. Дубовые пюпитры были украшены  лирами из
жести.
     Гитарист  украдкой  вытер  ботинки  носовым  платком.  Затем подошел  к
микрофону и объявил:
     -   По  заказу   наших  друзей,  вернувшихся   из  курортного  местечка
Азалемма...
     Он выждал многозначительную паузу.
     - Исполняется лирическая песня "Дождик каплет на рыло!.."
     Раздался  невообразимый  грохот, усиленный динамиками. Музыканты что-то
выкрикивали хором.
     - Знаешь, что  такое  Азалемма?  - развеселился  Кузин. - Самый большой
лагерный поселок в Эстонии. ИТК, пересылка, БУР... Ну, давай!
     Он поднял стакан.
     - За тебя! За твоего сына!
     - За встречу! И чтоб не последняя...
     Две пары отрешенно танцевали между  столиками. Официанты  в черно-белой
униформе напоминали пингвинов.
     - По второй? Мы снова выпили. Кузин бегло закусил и начал:
     -  А как у нас все было  - это чистый театр. Я на судомехе работал, жил
один. Ну, познакомился с бабой, тоже одинокая. Чтобы  уродливая, не  скажу -
задумчивая. Стала  она заходить, типа выстирать, погладить...  Сошлись мы на
Пасху...  Вру, на  Покрова... А то после работы  - вакуум...  Сколько  можно
нажираться?..  Жили  с  год  примерно...  А  чего  она  забеременела,  я  не
понимаю... Лежит, бывало, как треска.  Я говорю:  "Ты, часом,  не уснула?" -
"Нет, - говорит, - все слышу". - "Не много же,  - говорю, - в тебе  пыла". А
она:  "Вроде бы свет на кухне  горит..."  -  "С  чего  это ты взяла?"  -  "А
счетчик-то вон как работает..." - "Тебе бы, - говорю, - у него поучиться..."
Так и жили с год...
     Кузин  вытащил из-за  портьеры бутылку  рома, призывно  ее наклонил. Мы
снова выпили. Гитарист одернул пиджак и воскликнул:
     - По заказу Толика Б., сидящего у двери, исполняется...
     Пауза. Затем - с еще большим нажимом:
     - Исполняется лирическая песня: "Каким меня ты ядом напоила?.."
     - Ты сам женат? - поинтересовался Кузин.
     - Был женат.
     - А сейчас?
     - Сейчас вроде бы нет.
     - Дети есть?
     - Есть.
     - Много?
     - Много... Дочь.
     - Может, еще образуется?
     - Вряд ли...
     -  Детей  жалко.  Дети-то  не  виноваты...  Лично  я их  называю "цветы
жизни"... Может, по новой?
     - Давай.
     - С пивом...
     - Естественно...
     Я знал, еще три рюмки, и с делами будет покончено. В этом смысле хорошо
пить утром. Выпил - и целый день свободен...
     - Послушай, - говорю, - назови сына Лембитом.
     - Почему  же Лембитом? - удивился  Кузин.  - Мы  хотим Володей. Что это
такое - Лембит?
     - Лембит - это имя.
     - А Володя что, не имя?
     - Лембит - из фольклора.
     - Что значит - фольклор?
     - Народное творчество.
     - При чем тут  народное творчество?! Личного  моего сына  хочу  назвать
Володей... Как  его, высерка,  назвать - это  тоже проблема. Меня вот Гришей
назвали, а что получилось? Кем  я  вырос? Алкашом... Уж так  бы и  назвали -
Алкаш... Поехали?
     Мы выпили, уже не закусывая.
     -  Назовешь Володей, - разлагольствовал  Куэин, - а получится ханыга. -
Многое, конечно, от воспитания зависит...
     - Слушай, - говорю, - назови его Лембитом временно. Наш редактор за это
капусту  обещал. А  через месяц переименуешь,  когда  вы его  регистрировать
будете...
     - Сколько? - поинтересовался Кузин.
     - Двадцать пять рублей.
     - Две полбанки и закуска. Это если в кабаке.
     - Как минимум. Сиди, я позвоню...
     Я спустился в автомат. Позвонил в контору. Редактор оказался на месте.
     - Генрих  Францевич! Все  о'кей! Папа - русский, мать - эстонка. Оба  с
судомеха...
     - Странный у вас голос, - произнес Туронок.
     -  Это  автомат  такой... Генрих  Францевич, срочно  пришлите Хуберта с
деньгами.
     - С какими еще деньгами?
     -  В качестве стимула. Чтобы ребенка назвали Лембитом... Отец  согласен
за двадцать пять рублей. Иначе, говорит, Адольфом назову...
     - Довлатов, вы пьяны! - сказал Туронок.
     - Ничего подобного.
     - Ну, хорошо, разберемся.  Материал  должен быть готов к среде.  Хуберт
выезжает через пять минут. Ждите его на  Ратушной площади. Он  передаст  вам
ключ...
     - Ключ?
     -   Да.  Символический  ключ.  Ключ  счастья.  Вручите  его  отцу...  В
соответствующей  обстановке... Ключ стоит три восемьдесят. Я эту сумму вычту
из двадцати пяти рублей."